Изменение климата, фрагментация и коллективная травма. Соединяя истории разделенности, которыми мы живем.
Штеффи Беднарек
Здесь представлен перевод предварительной публикации статьи. Вы можете прочитать опубликованный оригинал здесь.
В этой статье исследуются психологические реакции на изменение климата через призму дисбаланса полушарий мозга, процесс фрагментации коллективной травмы, а также юнгианская теория созревания и двух половин жизни, которая рассматривает страдание как необходимый компонент движения к зрелости. Взгляд на психологическую травму, связанную с разрушением среды и изменением климата, расширен до межпоколенческого аспекта. В статье утверждается, что отрицаемые и маргинализированные части общества должны быть реинтегрированы, преодолевая культурное разделение и уравновешивая неравную представленность атрибутов левого и правого полушарий. Сама статья призвана продемонстрировать это путем переплетения различных парадигм.
Введение
Пока я пишу это, коронавирус захватил наши легкие, нашу экономику и ритмы нашей жизни. Подсчет смертей от Covid-19 напоминает нам, что мы уязвимые и смертные существа, сильно связанные с окружающей средой, в которой живем. Пандемия подчеркивает хрупкость жизни и проявляет то, что западные общественные конструкции не так прочны, как мы думаем. Капиталистическая история обещала нам безопасную жизнь до старости, контроль над силами природы и идею постоянного прогресса. Однако никакие достижения технологий в настоящее время не могут остановить волнообразное распространение вируса. Если мы добавим в эту смесь изменение климата, мы окажемся на территории буквальной и символической смерти, включая смерть всего нам знакомого. Огромные потери впереди открывают поле коллективной травмы, которая будет иметь далекоидущие последствия для психического здоровья многих людей, а психологические реакции на бедствия в свою очередь определят будущее нашего мира. Мы живем в важное время.
Covid-19 вряд ли станет последним новым вызовом, с которым мы столкнемся. Мы оказались перед разрушительным уровнем глобального потепления и, возможно, уже прошли точку невозврата (доклад IPCC, 2018). Ни одно место на Земле не избежит последствий, но те, кто уже сейчас страдает от социального неравенства, бедности и маргинализации, пострадают несоразмерно больше остальных. Климатическая несправедливость и конкуренция за скудные ресурсы, вероятно, увеличат уже существующие социальные разрывы. Общественные волнения и массовая миграция по всей видимости увеличатся (Всемирный банк, 2018).
Более теплый климат, скорее всего, увеличит риски для здоровья из-за занесения новых болезней в районы, сообщества которых недостаточно к ним адаптированы (Centric Lab, 2019). Чтобы избежать катастрофического и безудержного изменения климата, промышленным странам Запада придется кардинально изменить свой образ жизни. Ни одна страна в настоящее время не движется к достижению целевого показателя выбросов CO2, необходимого для поддержания глобального потепления на уровне минимум 1,5 градусов Цельсия, установленного в Парижском соглашении. Если быть точным, глобальные выбросы растут, а не уменьшаются. Как только общественность осознает серьезность и масштаб проблемы, станет высоким и риск глобального кризиса психического здоровья. Как нам встречать ужасы предстоящих времен?
На протяжении десятилетий научное сообщество полагало, что логика и разум неизбежно приведут к логическому и разумному ответному действию. Однако этого не случилось за прошедшие 50 лет, когда промышленно развитые страны уже осознавали риски изменения климата, но продолжали увеличивать свой углеродный след. Неспособность признать сложность человеческой реакции обошлась нам очень дорого. Стало очевидным расхождение между логическим мышлением и неразумной человеческой реакцией на угрозу.
Я утверждаю, что усилия по решению проблем, связанных с изменением климата, должны выходить за рамки одного только сокращения выбросов CO2. Они требуют созревания коллективной культуры до состояния, в котором возможно переживать болезненный опыт, сохраняя при этом взаимосвязанность и нелинейную сложность жизни. Это включает в себя способность признавать хрупкость, с достоинством переносить невыносимое, интегрировать застывшие и фрагментированные состояния коллективной травмы.
Психологический анализ климатического кризиса в западной культуре диагностировал состояние меланхолии (Lertzman, 2015), сопротивления, отречения (Weintrobe, 2013) и отрицания. Я утверждаю, что нам необходимо учитывать феномен коллективной травмы, чтобы понять уровень диссоциации и бездействия, свидетелями которого мы являемся. Представленный взгляд не альтернатива другим теориям, а их многослойное дополнение.
Я предполагаю, что рассмотрение феномена личной и культурной фрагментации, исследуемого здесь через призму баланса полушарий мозга, коллективной травмы и юнгианской (1985) концепции необходимого страдания, важно для понимания и адаптации к меняющимся условиям. Я полагаю, что существует потребность в коллективных способах восстановления разрозненных частей, преодоления существующих полярностей и зрелого решения стоящих перед ними задач.
Covid-19 вряд ли станет последним новым вызовом, с которым мы столкнемся. Мы оказались перед разрушительным уровнем глобального потепления и, возможно, уже прошли точку невозврата (доклад IPCC, 2018). Ни одно место на Земле не избежит последствий, но те, кто уже сейчас страдает от социального неравенства, бедности и маргинализации, пострадают несоразмерно больше остальных. Климатическая несправедливость и конкуренция за скудные ресурсы, вероятно, увеличат уже существующие социальные разрывы. Общественные волнения и массовая миграция по всей видимости увеличатся (Всемирный банк, 2018).
Более теплый климат, скорее всего, увеличит риски для здоровья из-за занесения новых болезней в районы, сообщества которых недостаточно к ним адаптированы (Centric Lab, 2019). Чтобы избежать катастрофического и безудержного изменения климата, промышленным странам Запада придется кардинально изменить свой образ жизни. Ни одна страна в настоящее время не движется к достижению целевого показателя выбросов CO2, необходимого для поддержания глобального потепления на уровне минимум 1,5 градусов Цельсия, установленного в Парижском соглашении. Если быть точным, глобальные выбросы растут, а не уменьшаются. Как только общественность осознает серьезность и масштаб проблемы, станет высоким и риск глобального кризиса психического здоровья. Как нам встречать ужасы предстоящих времен?
На протяжении десятилетий научное сообщество полагало, что логика и разум неизбежно приведут к логическому и разумному ответному действию. Однако этого не случилось за прошедшие 50 лет, когда промышленно развитые страны уже осознавали риски изменения климата, но продолжали увеличивать свой углеродный след. Неспособность признать сложность человеческой реакции обошлась нам очень дорого. Стало очевидным расхождение между логическим мышлением и неразумной человеческой реакцией на угрозу.
Я утверждаю, что усилия по решению проблем, связанных с изменением климата, должны выходить за рамки одного только сокращения выбросов CO2. Они требуют созревания коллективной культуры до состояния, в котором возможно переживать болезненный опыт, сохраняя при этом взаимосвязанность и нелинейную сложность жизни. Это включает в себя способность признавать хрупкость, с достоинством переносить невыносимое, интегрировать застывшие и фрагментированные состояния коллективной травмы.
Психологический анализ климатического кризиса в западной культуре диагностировал состояние меланхолии (Lertzman, 2015), сопротивления, отречения (Weintrobe, 2013) и отрицания. Я утверждаю, что нам необходимо учитывать феномен коллективной травмы, чтобы понять уровень диссоциации и бездействия, свидетелями которого мы являемся. Представленный взгляд не альтернатива другим теориям, а их многослойное дополнение.
Я предполагаю, что рассмотрение феномена личной и культурной фрагментации, исследуемого здесь через призму баланса полушарий мозга, коллективной травмы и юнгианской (1985) концепции необходимого страдания, важно для понимания и адаптации к меняющимся условиям. Я полагаю, что существует потребность в коллективных способах восстановления разрозненных частей, преодоления существующих полярностей и зрелого решения стоящих перед ними задач.
Разделенные истории
Чтобы понять отсутствие мобилизации перед лицом опасности, может быть полезно внимательнее посмотреть на истории, которые формируют доминирующие западные ценности. Структуры, в которых мы живем, требуют определенного настроения населения. Капитализм в его неолиберальной форме стал гегемонией в западной культуре. Он стал образом жизни, который проявляется в повседневном опыте. На глобальном Севере капитализм стал частью наших отношений друг с другом, с самими собой и с окружающей средой, от которой мы зависим. Он променял идею сообщества на индивидуализм, поставил получение прибыли выше возможных последствий и полагается на неравное распределение ресурсов.
Институт капитализма (Confino, 2015) сообщает о прямой связи между капиталистическим мировоззрением и глобальными вызовами, такими как изменение климата и политическая нестабильность, и рекомендует необходимый и срочный переход к другим, более системным ценностям. Это повлечет за собой ужасающие последствия, поскольку капиталистические идеалы вплетены в ткань западной культуры. Многие психологические теории отражают капиталистические ценности индивидуализма, материализма, антропоцентризма, конкуренции и прогресса, а само понятие психического здоровья рассматривают как способность функционировать без симптомов в рамках капиталистической системы (Bednarek, 2018).
Институт капитализма (Confino, 2015) сообщает о прямой связи между капиталистическим мировоззрением и глобальными вызовами, такими как изменение климата и политическая нестабильность, и рекомендует необходимый и срочный переход к другим, более системным ценностям. Это повлечет за собой ужасающие последствия, поскольку капиталистические идеалы вплетены в ткань западной культуры. Многие психологические теории отражают капиталистические ценности индивидуализма, материализма, антропоцентризма, конкуренции и прогресса, а само понятие психического здоровья рассматривают как способность функционировать без симптомов в рамках капиталистической системы (Bednarek, 2018).
Многие психологические теории отражают капиталистические ценности индивидуализма, материализма, антропоцентризма, конкуренции и прогресса, а само понятие психического здоровья рассматривают как способность функционировать без симптомов в рамках капиталистической системы.
Капра (1982) указывает, что дисфункция сложных систем на мировой арене – это прежде всего кризис восприятия, когда кажущиеся невинными коллективные повседневные убеждения приводят к инерции гораздо более крупных и сложных систем. Истории, которые мы рассказываем о мире и самих себе, служат соединительной тканью, удерживающей вещи на своих местах. Капра и Луизи (2014) подчеркивают, что многие решения глобальных проблем исходят из того же линейного мышления, которое создало эти проблемы, в то время как природа крайне нелинейна, она действует в петлях обратной связи, формируя и реформируя целостные системы.
Философ Зигмунт Бауман (2000) пишет о западной культуре как о находящейся в состоянии «текучей современности», характеризующемся хаотичными, неуправляемыми ситуациями, когда редукционистский фокус на одной конкретной проблеме, изолированной от всего остального, больше не является адекватным. Основные проблемы нашего времени являются сложными, взаимосвязанными и требуют системных, взаимосвязанных решений, рассматривающих жизнь с точки зрения связей.
Экспоненциальный рост технологических и виртуальных аспектов жизни движется в противоположном направлении. Проект по искоренению уязвимости и смертности из опыта человеческой жизни – это более не выдумка. Исследования искусственного интеллекта говорят о развитии «сверхчеловеческого» или «постчеловеческого» поколения, в котором люди больше не будут зависеть от окружающей среды и «улучшены» технологиями. Как выразился Стивен Дик (2006) из НАСА, «большая часть разумной жизни эволюционировала за пределы интеллекта из плоти и крови» (Дик, 2006). Это предполагает такое видение для человечества, в котором хрупкость исключается из существования. Жизнь измеряется годами существования, а не связями, отношениями и глубиной контакта.
Этот позитивистский взгляд на вещи опирается исключительно на разум, анализ и линейное мышление. В попытке понять мир все разделяется на составные части. С этой точки зрения мир инертен, измерим и управляем, его можно понять с помощью интеллектуального вовлечения и воздействовать на него механически.
Целостный подход воспринимает мир в движении и ценит телесные, чувственные, духовные, поэтические и социальные аспекты жизни. Эта точка зрения допускает разнообразие и противоречия, включает в себя территорию души или психики (Hillman 1995), которая придает значение невзгодам, и рассматривает мир как взаимосвязанную живую систему экологических взаимозависимостей (Bateson, 1972; Capra and Luisi, 2014).
Философ Зигмунт Бауман (2000) пишет о западной культуре как о находящейся в состоянии «текучей современности», характеризующемся хаотичными, неуправляемыми ситуациями, когда редукционистский фокус на одной конкретной проблеме, изолированной от всего остального, больше не является адекватным. Основные проблемы нашего времени являются сложными, взаимосвязанными и требуют системных, взаимосвязанных решений, рассматривающих жизнь с точки зрения связей.
Экспоненциальный рост технологических и виртуальных аспектов жизни движется в противоположном направлении. Проект по искоренению уязвимости и смертности из опыта человеческой жизни – это более не выдумка. Исследования искусственного интеллекта говорят о развитии «сверхчеловеческого» или «постчеловеческого» поколения, в котором люди больше не будут зависеть от окружающей среды и «улучшены» технологиями. Как выразился Стивен Дик (2006) из НАСА, «большая часть разумной жизни эволюционировала за пределы интеллекта из плоти и крови» (Дик, 2006). Это предполагает такое видение для человечества, в котором хрупкость исключается из существования. Жизнь измеряется годами существования, а не связями, отношениями и глубиной контакта.
Этот позитивистский взгляд на вещи опирается исключительно на разум, анализ и линейное мышление. В попытке понять мир все разделяется на составные части. С этой точки зрения мир инертен, измерим и управляем, его можно понять с помощью интеллектуального вовлечения и воздействовать на него механически.
Целостный подход воспринимает мир в движении и ценит телесные, чувственные, духовные, поэтические и социальные аспекты жизни. Эта точка зрения допускает разнообразие и противоречия, включает в себя территорию души или психики (Hillman 1995), которая придает значение невзгодам, и рассматривает мир как взаимосвязанную живую систему экологических взаимозависимостей (Bateson, 1972; Capra and Luisi, 2014).
Философ Зигмунт Бауман пишет о западной культуре как о находящейся в состоянии «текучей современности», характеризующемся хаотичными, неуправляемыми ситуациями, когда редукционистский фокус на одной конкретной проблеме, изолированной от всего остального, больше не является адекватным.
Реляционные и механистические взгляды можно рассматривать либо как взаимоисключающие, либо как переплетенные внутри спектра, на разных полюсах которого находятся эти противоположные точки зрения. Бейтсон (1972) предполагает, что нам нужно уметь плавно перемещаться между этими полярностями, увеличивая масштаб до узко сфокусированного, целевого внимания, а затем снова уменьшая масштаб до взаимосвязанных отношений целого. Эта текучесть требует связи между полушариями мозга, которые управляют этими двумя типами внимания. Разделенная структура мозга может легко ослабить связь между полушариями и фрагментировать ее в фиксированные, разделенные позиции. Это часто случается при реакции на травму, о чем я расскажу далее. Без способности менять точку зрения существует риск “отчуждения” взглядов, не соответствующих вашему мировоззрению, при котором мы относимся к ним как к враждебным. Эта поляризация в фиксированные позиции, кажется, усиливается в то время, когда нам нужна способность меняться, работать сообща и мыслить творчески.
Далее я буду обсуждать феномен фрагментации и раздельного мышления с точки зрения баланса полушарий мозга и коллективной травмы.
Далее я буду обсуждать феномен фрагментации и раздельного мышления с точки зрения баланса полушарий мозга и коллективной травмы.
Поляризация в фиксированные позиции, кажется, усиливается в то время, когда нам нужна способность меняться, работать сообща и мыслить творчески.
Разделенный мозг
Каждое из двух полушарий мозга отвечает за важные аспекты. Левое полушарие имеет дело с абстракциями и категориями, на которых могут быть основаны прогнозы. Он воспринимает вещи как фиксированные и известные. Такой тип внимания позволяет нам исследовать, анализировать, деконтекстуализировать и обобщать. Он дает нам контроль и власть над миром, который мы рассматриваем как мертвую материю. С другой стороны, правое полушарие по своей природе видит связи, способно понимать неявный смысл и применять контекстное мышление. Оно относится к миру с точки зрения эстетики и образности, рассматривает жизнь в сложных, изменяющихся, развивающихся и взаимосвязанных перспективах.
Психиатр Иэн МакГилкрист (2010a) показывает, как функция мозга неразрывно связана с доминирующими нормами и ценностями общества. МакГилкрист (2010b) указывает, что в истории западной культуры были колебания между периодами равновесия полушарий и периодами доминирования левого полушария. Просвещение XVII века проложило путь промышленной революции. С этого момента он видит сдвиг в сторону доминирования левого полушария, усиливающийся с течением времени с одной короткой попыткой восстановить равновесие в эпоху Возрождения.
Он описывает гипотетическую культуру, в которой левое полушарие завоевало абсолютный контроль и власть над восприятием реальности. В этой культуре живой мир объективизируется и используется по своему желанию. Узко сфокусированное внимание ведет к усилению специализации, технизации и бюрократизации. Знания все больше абстрагируются от опыта. Целостное мышление непопулярно и подозрительно. Мир становится более виртуализированным и основан на механических идеалах. Безличное заменяет личное, повышается внимание к материальным вещам. Отношения характеризуются эксплуатацией, а не сотрудничеством. Правительства озабочены вопросами безопасности, наблюдения и контроля. Сострадание заменяется рациональностью. Религия и ощущение чуда кажутся нелогичными и подозрительными. Трудно понять неявный смысл, преобладает выраженное стремление к буквальности. Утилитарный подход к жизни преобладает в господствующем мышлении и культуре (McGilchrist 2010b, p.70-71).
Психиатр Иэн МакГилкрист (2010a) показывает, как функция мозга неразрывно связана с доминирующими нормами и ценностями общества. МакГилкрист (2010b) указывает, что в истории западной культуры были колебания между периодами равновесия полушарий и периодами доминирования левого полушария. Просвещение XVII века проложило путь промышленной революции. С этого момента он видит сдвиг в сторону доминирования левого полушария, усиливающийся с течением времени с одной короткой попыткой восстановить равновесие в эпоху Возрождения.
Он описывает гипотетическую культуру, в которой левое полушарие завоевало абсолютный контроль и власть над восприятием реальности. В этой культуре живой мир объективизируется и используется по своему желанию. Узко сфокусированное внимание ведет к усилению специализации, технизации и бюрократизации. Знания все больше абстрагируются от опыта. Целостное мышление непопулярно и подозрительно. Мир становится более виртуализированным и основан на механических идеалах. Безличное заменяет личное, повышается внимание к материальным вещам. Отношения характеризуются эксплуатацией, а не сотрудничеством. Правительства озабочены вопросами безопасности, наблюдения и контроля. Сострадание заменяется рациональностью. Религия и ощущение чуда кажутся нелогичными и подозрительными. Трудно понять неявный смысл, преобладает выраженное стремление к буквальности. Утилитарный подход к жизни преобладает в господствующем мышлении и культуре (McGilchrist 2010b, p.70-71).
Проблема в том, что гораздо более простой мир левого полушария самосогласован, потому что вся сложность была отрезана, и это заставляет левое полушарие полагать, что оно знает все, хотя на самом деле не знает: оно остается в неведении обо всем, что является наиболее важным.
Мы стали свидетелями того, какой опасной может быть фрагментация казавшихся банальными процессов администрирования и бюрократизации Холокоста. Серени (1974) интервьюировал высокопоставленных нацистских лидеров и сделал вывод о том, что именно систематическое разделение процессов на части позволило людям совершать геноцид и при этом жить в относительном мире с самими собой. Холокост был организован через бюрократию, разделение задач и тщательно абстрагированный язык, где люди стали «грузом», а геноцид был «решением еврейского вопроса». Систематически исключалась функция правого полушария. Это чрезмерная фрагментация позволяла обычным людям, а не монстрам, совершать чудовищные поступки в рамках повседневной работы. Ужасное становилось нормальным через маленькие шаги в немыслимое.
Греттон (2019) сравнивает процессы психологической десенсибилизации и фрагментации, которые привели к Холокосту, с современными контекстами, предполагая, что аналогичная динамика может иметь место у руководителей корпораций, которые проводят систематический экоцид (Хиггинс, 2010) и готовы позволить людям и экосистемам умирать, если это увеличит размер прибыли. Эти “офисные убийцы”, как их называет Греттон (2019), нарушают показные ценности демократического общества, сидя за офисными столами с калькуляторами и статистикой вместо оружия. Греттон показывает, что, подобно нацистским чиновникам, эти люди выполняют свою работу в системе, которая позволяет им нивелировать издержки своих решений за счет близорукого сосредоточения на задачах и диаграммах роста. Система способствует фрагментации разума и защищает тех, кто получает от этого выгоду. В большей или меньшей степени мы все являемся частью этой «банальности зла» (Arendt 2006), которая к настоящему времени затрагивает всю жизнь на Земле.
Греттон (2019) сравнивает процессы психологической десенсибилизации и фрагментации, которые привели к Холокосту, с современными контекстами, предполагая, что аналогичная динамика может иметь место у руководителей корпораций, которые проводят систематический экоцид (Хиггинс, 2010) и готовы позволить людям и экосистемам умирать, если это увеличит размер прибыли. Эти “офисные убийцы”, как их называет Греттон (2019), нарушают показные ценности демократического общества, сидя за офисными столами с калькуляторами и статистикой вместо оружия. Греттон показывает, что, подобно нацистским чиновникам, эти люди выполняют свою работу в системе, которая позволяет им нивелировать издержки своих решений за счет близорукого сосредоточения на задачах и диаграммах роста. Система способствует фрагментации разума и защищает тех, кто получает от этого выгоду. В большей или меньшей степени мы все являемся частью этой «банальности зла» (Arendt 2006), которая к настоящему времени затрагивает всю жизнь на Земле.
Греттон сравнивает процессы психологической десенсибилизации и фрагментации, которые привели к Холокосту, с современными контекстами, предполагая, что аналогичная динамика может иметь место у руководителей корпораций, которые проводят систематический экоцид и готовы позволить людям и экосистемам умирать, если это увеличит размер прибыли.
Большинство людей обеспокоены изменением климата и хотят, чтобы у их детей было безопасное будущее. Посредством процесса, который Вайнтроб (2013) называет отречением, когнитивные знания хранятся отдельно от эмпирического опыта, в результате чего необходимость в безотлагательном решении проблем почти не ощущается. Раздельное мышление поддерживает эмоциональное равновесие. Кажущаяся «нормальность» повседневности носит в себе едва скрываемую опасность. Десенсибилизация и фрагментация защищают психику от потрясения, но препятствуют мобилизации перед лицом беспрецедентной опасности.
Чтобы не дать культуре с доминирующим левым полушарием мозга разрушить основу жизни, МакГилкрист (2010b) призывает уделять больше внимания атрибутам правого полушария во всех аспектах культуры и общества, поскольку только правое полушарие знает, что необходимы обе стороны (стр.71).
Стремление вновь ввести реляционные и системные ценности в каждую часть общества будет означать взаимодействие с парадоксальными аспектами жизни, которые не вписываются в линейное мышление: способность признавать неопределенность, хаотические сети отношений, мышление живых систем, телесные практики и другие стратегии, которые считаются подозрительными и ненаучными. Это будет означать готовность путешествовать по диким местам всего, от чего мы отгородились, позволяя расширить редуцированную историю, которую мы рассказывали себе о людях и мире. Возможно, нам нужно обратить внимание на изгнанные части нашего внутреннего и внешнего мира и приложить усилия, чтобы заметить невидимое, то, что всегда было частью нашей истории, но что мы были обучены не замечать.
Чтобы не дать культуре с доминирующим левым полушарием мозга разрушить основу жизни, МакГилкрист (2010b) призывает уделять больше внимания атрибутам правого полушария во всех аспектах культуры и общества, поскольку только правое полушарие знает, что необходимы обе стороны (стр.71).
Стремление вновь ввести реляционные и системные ценности в каждую часть общества будет означать взаимодействие с парадоксальными аспектами жизни, которые не вписываются в линейное мышление: способность признавать неопределенность, хаотические сети отношений, мышление живых систем, телесные практики и другие стратегии, которые считаются подозрительными и ненаучными. Это будет означать готовность путешествовать по диким местам всего, от чего мы отгородились, позволяя расширить редуцированную историю, которую мы рассказывали себе о людях и мире. Возможно, нам нужно обратить внимание на изгнанные части нашего внутреннего и внешнего мира и приложить усилия, чтобы заметить невидимое, то, что всегда было частью нашей истории, но что мы были обучены не замечать.
Специалисты по психическому здоровью должны сыграть важную роль в поддержке этих изменений. Для этого важно исследовать, где профессии в области психического здоровья сами сохраняют фрагментированную доминирующую культуру левого полушария и где они вступают в сговор с парадигмой, поддерживающей эксплуататорское отношение к живому миру.
Изменение климата на фоне коллективной межпоколенческой травмы
Здесь я предположу, что очаги западной культуры выстроены на многослойной непроработанной коллективной травме и что возникшая в результате фрагментация внутри общества пагубно сказалась на его способности реагировать на чрезвычайную климатическую ситуацию.
Слишком мало внимания уделяется культурному и личному обеднению, которое может возникнуть в результате потери взаимной связи с живым миром. Гленденнинг (1994) называет этот разрыв между людьми и окружающей средой «изначальной травмой» (стр. 57) и предполагает, что накопленные в течение поколений страдания способствовали переживанию ощущения изгнания из собственной человечности. Она описывает, как изоляция от мира привела к оцепенению и всепроникающему ощущению отсутствия принадлежности, которое было полностью нормализовано в западном обществе. «Я утверждаю, что травмированное состояние – это не просто прерогатива ветерана вьетнамской войны или пережившего жестокое обращение в детстве: это основное состояние окультуренной психики». (стр.XIII)
Нам нужно вернуться всего лишь на 8-10 поколений, чтобы найти родственников в родословной современных белых европейцев, которые испытали разрыв связей с природой, циклами времен года, традициями и общинным пространством коллективного опыта. Наследие прошлого века добавило неописуемых зверств к и без того травмированному полю: массовые убийства во время Первой мировой войны, бесчеловечность Холокоста, террор и варварство Второй мировой войны, уничтожение ядерными бомбами людей и природных ландшафтов, жестокость, совершенная во имя Империи, холодная война, насилие над миллионами женщин, унижение человеческого достоинства через рабство и институциональный расизм, продолжающиеся страдания, вызванные геноцидом, экоцидом, войнами и стихийными бедствиями, угнетение людей и экосистем во имя прогресса и выгоды, насилие, совершаемое на основании гендера, класса, расы или идеи превосходства над миром природы. Как мы реагируем на последствия стольких коллективных страданий?
Деградация жизни происходит в мире, который сталкивается с массовым вымиранием, в то время как машины капитализма работают на полной скорости. Многие люди работают долгие часы на бессмысленной или низкооплачиваемой работе, производя и потребляя товары и услуги, которые никому по-настоящему не нужны. Несомненно, люди не предназначены для того, чтобы жить только в выходные и время от времени в отпуске, тихонько поднимать руку, чтобы им разрешили говорить, сидеть в помещении в летний день и заглушать красоту мира неоновыми огнями. В этом бездушии есть что-то убийственное. Веллер (2015) говорит о хронически анестезированном обществе, где разрыв с духовной жизнью стал нормальным. Может ли эта «злокачественная нормальность» (Беднарек, 2019) быть симптомом травмированного мира?
Если мы рассмотрим возможность того, что культура или общество имеют коллективную психику, как предполагал Юнг (1995), то многие симптомы являются не дисфункцией человека, а признаком страдающей культуры.
Слишком мало внимания уделяется культурному и личному обеднению, которое может возникнуть в результате потери взаимной связи с живым миром. Гленденнинг (1994) называет этот разрыв между людьми и окружающей средой «изначальной травмой» (стр. 57) и предполагает, что накопленные в течение поколений страдания способствовали переживанию ощущения изгнания из собственной человечности. Она описывает, как изоляция от мира привела к оцепенению и всепроникающему ощущению отсутствия принадлежности, которое было полностью нормализовано в западном обществе. «Я утверждаю, что травмированное состояние – это не просто прерогатива ветерана вьетнамской войны или пережившего жестокое обращение в детстве: это основное состояние окультуренной психики». (стр.XIII)
Нам нужно вернуться всего лишь на 8-10 поколений, чтобы найти родственников в родословной современных белых европейцев, которые испытали разрыв связей с природой, циклами времен года, традициями и общинным пространством коллективного опыта. Наследие прошлого века добавило неописуемых зверств к и без того травмированному полю: массовые убийства во время Первой мировой войны, бесчеловечность Холокоста, террор и варварство Второй мировой войны, уничтожение ядерными бомбами людей и природных ландшафтов, жестокость, совершенная во имя Империи, холодная война, насилие над миллионами женщин, унижение человеческого достоинства через рабство и институциональный расизм, продолжающиеся страдания, вызванные геноцидом, экоцидом, войнами и стихийными бедствиями, угнетение людей и экосистем во имя прогресса и выгоды, насилие, совершаемое на основании гендера, класса, расы или идеи превосходства над миром природы. Как мы реагируем на последствия стольких коллективных страданий?
Деградация жизни происходит в мире, который сталкивается с массовым вымиранием, в то время как машины капитализма работают на полной скорости. Многие люди работают долгие часы на бессмысленной или низкооплачиваемой работе, производя и потребляя товары и услуги, которые никому по-настоящему не нужны. Несомненно, люди не предназначены для того, чтобы жить только в выходные и время от времени в отпуске, тихонько поднимать руку, чтобы им разрешили говорить, сидеть в помещении в летний день и заглушать красоту мира неоновыми огнями. В этом бездушии есть что-то убийственное. Веллер (2015) говорит о хронически анестезированном обществе, где разрыв с духовной жизнью стал нормальным. Может ли эта «злокачественная нормальность» (Беднарек, 2019) быть симптомом травмированного мира?
Если мы рассмотрим возможность того, что культура или общество имеют коллективную психику, как предполагал Юнг (1995), то многие симптомы являются не дисфункцией человека, а признаком страдающей культуры.
Нам нужно вернуться всего лишь на 8-10 поколений, чтобы найти родственников в родословной современных белых европейцев, которые испытали разрыв связей с природой, циклами времен года, традициями и общинным пространством коллективного опыта.
В целом реакция на травму – это адаптация к сильным переживаниям без доступа к необходимой поддержке (Rothchild, 200; Van der Kolk, 2014). Без адекватных внешних и внутренних структур поддержки травматический опыт не может быть ассимилирован. Он расщепляется в попытке обезболить травмированную часть и защитить выживание (Fischer, 2017). Защита от травматической перегрузки может проявляться в форме отклонения, отрицания, рационализации, фрагментации, диссоциации или ступора (Forner, 2017).
Эпигенетические исследования показывают, что память о внешних факторах и факторах окружающей среды передаются из поколения в поколение через геномы. Было показано, что эпигенетическое наследование стресса, травмы и страха распространяется на несколько поколений даже у животных и даже без присутствия исходного стимула (Berger et al, 2009; Short et al 2016).
Если социальная травма остается неразрешенной, следующие поколения рождаются в этом же поле травмы, которую редко можно осознать. Она просто воспринимается как часть «нормальности». Без культурных средств проживания коллективной травмы невозможно интегрировать любой новый опыт, который попадает на уже травмированную почву. Таким образом, угроза изменения климата и нынешняя коллективная травма от пандемии Covid-19, вероятно, добавятся ко всем остальным категориям неразрешенных личных, культурных и межпоколенческих травм коллективного поля. В этой “травмасфере” (Woodbury, 2019) наши врожденные способности реагировать на очевидные опасности подавляются.
Эпигенетические исследования показывают, что память о внешних факторах и факторах окружающей среды передаются из поколения в поколение через геномы. Было показано, что эпигенетическое наследование стресса, травмы и страха распространяется на несколько поколений даже у животных и даже без присутствия исходного стимула (Berger et al, 2009; Short et al 2016).
Если социальная травма остается неразрешенной, следующие поколения рождаются в этом же поле травмы, которую редко можно осознать. Она просто воспринимается как часть «нормальности». Без культурных средств проживания коллективной травмы невозможно интегрировать любой новый опыт, который попадает на уже травмированную почву. Таким образом, угроза изменения климата и нынешняя коллективная травма от пандемии Covid-19, вероятно, добавятся ко всем остальным категориям неразрешенных личных, культурных и межпоколенческих травм коллективного поля. В этой “травмасфере” (Woodbury, 2019) наши врожденные способности реагировать на очевидные опасности подавляются.
Люди не предназначены для того, чтобы жить только в выходные и время от времени в отпуске, тихонько поднимать руку, чтобы им разрешили говорить, сидеть в помещении в летний день и заглушать красоту мира неоновыми огнями. В этом бездушии есть что-то убийственное. Веллер говорит о хронически анестезированном обществе, где разрыв с духовной жизнью стал нормальным.
Теория травмы структурной диссоциации (Van der Hart, Nijenhuis & Steele, 2006) описывает, как структура специализированных полушарий мозга способствует разъединению во время перегрузки, позволяя левому полушарию взять на себя управление и выполнять повседневные задачи. Левое полушарие мозга способно оставаться сосредоточенным, сохранять позитивный настрой и функционировать логически, оставаясь ориентированным на выполнение задач, в то время как большая часть функций правого полушария подавляется, оставаясь в режиме выживания, готовясь к опасности или застыв от страха (Фишер, 2017). Часто происходит отказ от функций фрагментированных частей, и они воспринимаются как «не я». Такое раздельное мышление позволяет людям быть информированными об изменении климата, оставаясь при этом эмоционально невозмутимыми и безразличными. Чем больше таким образом систематически фрагментируется реальность, тем больше бессознательно нарастает беспокойство и возрастает потребность в дальнейшем искажении.
В травмированной культуре может развиваться только определенный аспект общества, тогда как другие части культуры остаются застывшими, фрагментированными или гиперактивированными и реактивными (Huebl, 2019). Реакция в виде борьбы-бегства-застывания – это неврологическая реакция, которая приводит к гормональным и физиологическим изменениям перед лицом угрозы. Посттравматическая травма возникает, когда повышенный уровень стресса и страха приобретает хронический характер (Levine, 1997). Жизнь проходит в режиме повышенной боевой готовности и постоянного выживания. Реакция в виде бегства связана с тревогой, паникой и чрезмерной бдительностью, реакция в виде застывания проявляется в ступоре и диссоциации, а реакция в виде борьбы может привести к усилению агрессии, насилия и реактивности. На коллективном уровне разные слои общества будут иметь разные стратегии выживания в зависимости от их устойчивости и уровней поддержки, но хронически травмированное сообщество, скорее всего, будет реактивным, а не отзывчивым.
Защитные механизмы обеспечивают защиту от перегрузки и, следовательно, относительно стабильны и невосприимчивы к изменениям. Травмированные люди или коллективы часто не могут изменить свои реакции согласно рациональной воле, даже если это приводит к еще большим страданиям (Van der Kolk, 2014; Levine 1997). Хроническая травма не может быть исцелена с помощью логики, давления, требований, советов или просьб. Поэтому крайне маловероятно, что климатическая информация и статистика могут мобилизовать застывшие или иррациональные части общества. Только если мы взглянем на ситуацию через призму травмы, мы сможем увидеть, что то, что выглядит как недостаток внимания, на самом деле может быть бессознательной адаптацией к хронической перегрузке.
Травма – это отношенческий и контекстуальный ответ. Если защитный механизм раздельного мышления разрушается без адекватной поддержки для ассимиляции потери этой защиты, возникает риск эмоциональной дисрегуляции и гиперактивации, когда высшие функции сознания более не доступны в полной мере. Гнев, агрессия и нелогичная реакция могут вспыхнуть в попытке восстановить статус-кво. В качестве альтернативы могут усилиться диссоциация и ступор или тревога и паника. Я предполагаю, что таких реакций можно ожидать у отдельных людей и различных слоев общества, если защитные механизмы рушатся без достаточной психологической устойчивости и поддержки.
Травматерапия предлагает признать адаптацию, которая была необходима для сохранения функции психики при отсутствии адекватной поддержки, какой бы дисфункциональной она ни оказалась со временем (Van der Kolk, 2014; Fischer, 2017; Ogden and Fischer, 2015). Исцеление приносит не осознание, а отношения, общность и воссоединение с чувством принадлежности, дарящим ощущение безопасности. Поэтому я предполагаю, что для повышения психологической устойчивости населения необходимы коллективные формы поддержки, учитывающие специфику травмы. Обсуждение того, как это может выглядеть на практике, выходит за рамки данной статьи, но ниже я сделаю несколько общих предположений.
В травмированной культуре может развиваться только определенный аспект общества, тогда как другие части культуры остаются застывшими, фрагментированными или гиперактивированными и реактивными (Huebl, 2019). Реакция в виде борьбы-бегства-застывания – это неврологическая реакция, которая приводит к гормональным и физиологическим изменениям перед лицом угрозы. Посттравматическая травма возникает, когда повышенный уровень стресса и страха приобретает хронический характер (Levine, 1997). Жизнь проходит в режиме повышенной боевой готовности и постоянного выживания. Реакция в виде бегства связана с тревогой, паникой и чрезмерной бдительностью, реакция в виде застывания проявляется в ступоре и диссоциации, а реакция в виде борьбы может привести к усилению агрессии, насилия и реактивности. На коллективном уровне разные слои общества будут иметь разные стратегии выживания в зависимости от их устойчивости и уровней поддержки, но хронически травмированное сообщество, скорее всего, будет реактивным, а не отзывчивым.
Защитные механизмы обеспечивают защиту от перегрузки и, следовательно, относительно стабильны и невосприимчивы к изменениям. Травмированные люди или коллективы часто не могут изменить свои реакции согласно рациональной воле, даже если это приводит к еще большим страданиям (Van der Kolk, 2014; Levine 1997). Хроническая травма не может быть исцелена с помощью логики, давления, требований, советов или просьб. Поэтому крайне маловероятно, что климатическая информация и статистика могут мобилизовать застывшие или иррациональные части общества. Только если мы взглянем на ситуацию через призму травмы, мы сможем увидеть, что то, что выглядит как недостаток внимания, на самом деле может быть бессознательной адаптацией к хронической перегрузке.
Травма – это отношенческий и контекстуальный ответ. Если защитный механизм раздельного мышления разрушается без адекватной поддержки для ассимиляции потери этой защиты, возникает риск эмоциональной дисрегуляции и гиперактивации, когда высшие функции сознания более не доступны в полной мере. Гнев, агрессия и нелогичная реакция могут вспыхнуть в попытке восстановить статус-кво. В качестве альтернативы могут усилиться диссоциация и ступор или тревога и паника. Я предполагаю, что таких реакций можно ожидать у отдельных людей и различных слоев общества, если защитные механизмы рушатся без достаточной психологической устойчивости и поддержки.
Травматерапия предлагает признать адаптацию, которая была необходима для сохранения функции психики при отсутствии адекватной поддержки, какой бы дисфункциональной она ни оказалась со временем (Van der Kolk, 2014; Fischer, 2017; Ogden and Fischer, 2015). Исцеление приносит не осознание, а отношения, общность и воссоединение с чувством принадлежности, дарящим ощущение безопасности. Поэтому я предполагаю, что для повышения психологической устойчивости населения необходимы коллективные формы поддержки, учитывающие специфику травмы. Обсуждение того, как это может выглядеть на практике, выходит за рамки данной статьи, но ниже я сделаю несколько общих предположений.
Структура специализированных полушарий мозга способствует разъединению во время перегрузки, позволяя левому полушарию взять на себя управление и выполнять повседневные задачи. Левое полушарие мозга способно оставаться сосредоточенным, сохранять позитивный настрой и функционировать логически, оставаясь ориентированным на выполнение задач, в то время как большая часть функций правого полушария подавляется, оставаясь в режиме выживания, готовясь к опасности или застыв от страха. Часто происходит отказ от функций фрагментированных частей, и они воспринимаются как «не я». Такое раздельное мышление позволяет людям быть информированными об изменении климата, оставаясь при этом эмоционально невозмутимыми и безразличными.
Существует эмоциональный диапазон, в котором большинство людей могут сдерживать сильные эмоции, не впадая в диссоциацию и ступор на одном конце спектра, и в слепую панику и реактивность на другом. Травматерапия стремится расширить это «окно толерантности» (Siegel, 1999), поддерживая способность реинтегрировать фрагментированные части и переносить тяжелые эмоции, оставаясь при этом заземленным и связанным с реальностью.
Коллективная травма неизбежно проявляется в личной жизни многих людей, но коллективные паттерны травмирования и диссоциации трудно идентифицировать без теорий, которые допускают более широкую перспективу. В соответствии с доминирующей индивидуалистической парадигмой, большинство психологических теорий смотрят через призму психологии личности, часто связывая симптомы психического здоровья с дисфункцией собственной личности человека или родительским воспитанием (Bednarek, 2018). Только если мы расширим этот взгляд за пределы отдельных событий или фокуса на недостатках родителей (часто деконтекстуализированных из собственной психосоциальной ситуации), мы сможем увидеть более широкую картину межпоколенческой и коллективной травматизации сети, в которой мы родились. Я полагаю, что психосоциальная призма необходима для объяснения степени коллективного страдания, выражаемого через индивидуальную жизнь.
Большинство людей не в состоянии справиться с коллективной травмой самостоятельно. Коллективная травма нуждается в коллективном пространстве для коллективного исцеления, но большинство общинных традиций было потеряно или забыто. Несомненно, индивидуальная поддержка полезна, но порой требуется более широкая перспектива, чтобы коллективно исправить то, что было разорвано. Может быть, мы сможем создать более совместное пространство наряду с индивидуальной поддержкой и принять участие в воссоздании общинных структур поддержки, которые признают взаимосвязанность и выходят за рамки истории отдельного Я.
Джон Э. Мак (1995), профессор психиатрии в Гарварде, призывает к расширенной психологии отношений, которая включает в себя мир природы. Мак не верит, что простой угрозы выживанию будет достаточно для создания этих новых отношений без фундаментальной революции в западном сознании. Он предлагает психологии «заново объединить (себя) с неточными представлениями духовности и философии, от которых она так энергично и гордо пыталась освободиться, стремясь получить научный статус» (Mack, 1995, с.284). Необходимы ценности, выходящие за рамки индивидуализма, чтобы помешать промышленно развитым странам выжать мир до последней капли, и вместо этого задаться вопросом, чего требует текущая ситуация. А затем найти силы и стойкость, чтобы с ней справиться.
Коллективная травма неизбежно проявляется в личной жизни многих людей, но коллективные паттерны травмирования и диссоциации трудно идентифицировать без теорий, которые допускают более широкую перспективу. В соответствии с доминирующей индивидуалистической парадигмой, большинство психологических теорий смотрят через призму психологии личности, часто связывая симптомы психического здоровья с дисфункцией собственной личности человека или родительским воспитанием (Bednarek, 2018). Только если мы расширим этот взгляд за пределы отдельных событий или фокуса на недостатках родителей (часто деконтекстуализированных из собственной психосоциальной ситуации), мы сможем увидеть более широкую картину межпоколенческой и коллективной травматизации сети, в которой мы родились. Я полагаю, что психосоциальная призма необходима для объяснения степени коллективного страдания, выражаемого через индивидуальную жизнь.
Большинство людей не в состоянии справиться с коллективной травмой самостоятельно. Коллективная травма нуждается в коллективном пространстве для коллективного исцеления, но большинство общинных традиций было потеряно или забыто. Несомненно, индивидуальная поддержка полезна, но порой требуется более широкая перспектива, чтобы коллективно исправить то, что было разорвано. Может быть, мы сможем создать более совместное пространство наряду с индивидуальной поддержкой и принять участие в воссоздании общинных структур поддержки, которые признают взаимосвязанность и выходят за рамки истории отдельного Я.
Джон Э. Мак (1995), профессор психиатрии в Гарварде, призывает к расширенной психологии отношений, которая включает в себя мир природы. Мак не верит, что простой угрозы выживанию будет достаточно для создания этих новых отношений без фундаментальной революции в западном сознании. Он предлагает психологии «заново объединить (себя) с неточными представлениями духовности и философии, от которых она так энергично и гордо пыталась освободиться, стремясь получить научный статус» (Mack, 1995, с.284). Необходимы ценности, выходящие за рамки индивидуализма, чтобы помешать промышленно развитым странам выжать мир до последней капли, и вместо этого задаться вопросом, чего требует текущая ситуация. А затем найти силы и стойкость, чтобы с ней справиться.
Большинство людей не в состоянии справиться с коллективной травмой самостоятельно. Коллективная травма нуждается в коллективном пространстве для коллективного исцеления, но большинство общинных традиций было потеряно или забыто. Несомненно, индивидуальная поддержка полезна, но порой требуется более широкая перспектива, чтобы коллективно исправить то, что было разорвано. Может быть, мы сможем создать более совместное пространство наряду с индивидуальной поддержкой и принять участие в воссоздании общинных структур поддержки, которые признают взаимосвязанность и выходят за рамки истории отдельного Я.
Исследование немецкого этнопсихолога Юргена Кремера (1998) вращается вокруг того, что он называет «восстановлением разума коренных народов», что для него не относится к заимствованию знаний и обычаев других культур, а описывает болезненный процесс вспоминания коллективных историй своего собственного происхождения, дабы двигаться вперед. Он предполагает, что путь к устойчивому будущему должен проходить через встречу с историческими травмами, перенесенными как самим человеком, так и его предками, передававшими их из поколения в поколение. Он подчеркивает, что мы не можем вырваться из нашей исторической ситуации. Мы должны терпеть дискомфорт, возникающий при обращении к невыносимому, и прокладывать себе путь через него, чтобы освободиться от его длинных теней.
Когда к фрагментированным, изгнанным и маргинализованным частям человека или общества по-настоящему прислушиваются, истории горя раскрываются сами собой. В этот момент часто возникает чувство стыда. Стыд заставляет нас отвечать за разрыв, вызванный нашими действиями или бездействием (Erskine, 1994). Умение находиться в дискомфорте – необходимый этап процесса травматического роста. Отношения, телесность, община и ощущение принадлежности успокаивают нервную систему и способствуют восстановлению связи с тем, что было «отчуждено» и маргинализовано.
Я считаю, что интеграция частей, от которых мы отказываемся лично и будучи частью культуры, является необходимым шагом на пути к решению проблемы изменения климата. В конце концов, культура, которая обнаруживает то, что ей чуждо, одновременно обнаруживает что-то новое о себе и своих возможностях (McGrane 1989). Я считаю, что в этом стремлении первостепенное значение имеет включение не-только-человеческого мира (Abram, 1997) как маргинальной и подавляемой части общества, которую необходимо учитывать. Можем ли мы включить в нашу идею сообщества реки, леса, горы, лосося и вирусы? Утрата привязанности к природе редко обсуждается как травмирующее событие, хотя эта потеря настолько глубока, что изменила то, кем мы себя считаем (Bednarek, 2018).
Интеграционная работа требует настройки на различные точки зрения, безопасных пространств для социальных диалогов и проработки коллективного опыта. Буквальное и метафорическое возвращение [re-membering] к тому, что было отрезано [dis-membered], необходимо для того, чтобы преодолеть возникшие разногласия и встретить будущее с ресурсами, силой и жизненной энергией, которые недоступны во фрагментированном состоянии.
Когда к фрагментированным, изгнанным и маргинализованным частям человека или общества по-настоящему прислушиваются, истории горя раскрываются сами собой. В этот момент часто возникает чувство стыда. Стыд заставляет нас отвечать за разрыв, вызванный нашими действиями или бездействием (Erskine, 1994). Умение находиться в дискомфорте – необходимый этап процесса травматического роста. Отношения, телесность, община и ощущение принадлежности успокаивают нервную систему и способствуют восстановлению связи с тем, что было «отчуждено» и маргинализовано.
Я считаю, что интеграция частей, от которых мы отказываемся лично и будучи частью культуры, является необходимым шагом на пути к решению проблемы изменения климата. В конце концов, культура, которая обнаруживает то, что ей чуждо, одновременно обнаруживает что-то новое о себе и своих возможностях (McGrane 1989). Я считаю, что в этом стремлении первостепенное значение имеет включение не-только-человеческого мира (Abram, 1997) как маргинальной и подавляемой части общества, которую необходимо учитывать. Можем ли мы включить в нашу идею сообщества реки, леса, горы, лосося и вирусы? Утрата привязанности к природе редко обсуждается как травмирующее событие, хотя эта потеря настолько глубока, что изменила то, кем мы себя считаем (Bednarek, 2018).
Интеграционная работа требует настройки на различные точки зрения, безопасных пространств для социальных диалогов и проработки коллективного опыта. Буквальное и метафорическое возвращение [re-membering] к тому, что было отрезано [dis-membered], необходимо для того, чтобы преодолеть возникшие разногласия и встретить будущее с ресурсами, силой и жизненной энергией, которые недоступны во фрагментированном состоянии.
Первостепенное значение имеет включение не-только-человеческого мира как маргинальной и подавляемой части общества, которую необходимо учитывать. Можем ли мы включить в нашу идею сообщества реки, леса, горы, лосося и вирусы?
Необходимое страдание
Далее я исследую идею о том, что определенная степень боли является ценой, которую нужно заплатить за переход от реактивности к зрелой ответственности [в оригинале “response-ability” или способности-к-ответу – прим. пер.], то есть способности к зрелой реакции.
Ничто не вечно. В какой-то момент наш вид может ожидать вымирание. Но, безусловно, есть более достойный способ умереть, чем направляться к пропасти, будучи лунатиком, попутно увлекая за собой другие культуры и экосистемы.
С доминирующими взглядами левого полушария, в концепциях самоубийства часто ищут линейные причины для объяснения влечения к смерти у нашего вида, чтобы затем разработать лечение, профилактику и контроль. Объясняющие концепции варьируются от мазохизма, тенденций к саморазрушению, спутаного мышления, внутренней агрессии и желания смерти. Если мы применим менее линейное прочтение фантазий и побуждений суицидального индивида или культуры, мы откроем воображаемое пространство души (Hillman, 1996), которое требует, чтобы что-то или кто-то умер метафорически, а не буквально.
Во многих мифах человек, отправляющийся в путешествие в неизведанное, переживает потерю или травму, которые резко их меняют. В своих страданиях они обнаруживают, что существует гораздо более глубокая истина, лежащая в основе их повседневной жизни. Герой или героиня взрослеют, а затем возвращаются домой с этим даром и применяют его в служении своему сообществу (Campbell, 1949; Rohr, 2012). Эти мифы указывают на то, что процесс созревания влечет за собой «необходимые страдания», потерю Самости или идентичности, которые так тщательно создавались в первой половине жизни. Что должно умереть – так это чувство грандиозности и всемогущая иллюзия контроля. Уверенность должна умереть, чтобы уступить место гораздо более широкому взгляду на вещи.
Ничто не вечно. В какой-то момент наш вид может ожидать вымирание. Но, безусловно, есть более достойный способ умереть, чем направляться к пропасти, будучи лунатиком, попутно увлекая за собой другие культуры и экосистемы.
С доминирующими взглядами левого полушария, в концепциях самоубийства часто ищут линейные причины для объяснения влечения к смерти у нашего вида, чтобы затем разработать лечение, профилактику и контроль. Объясняющие концепции варьируются от мазохизма, тенденций к саморазрушению, спутаного мышления, внутренней агрессии и желания смерти. Если мы применим менее линейное прочтение фантазий и побуждений суицидального индивида или культуры, мы откроем воображаемое пространство души (Hillman, 1996), которое требует, чтобы что-то или кто-то умер метафорически, а не буквально.
Во многих мифах человек, отправляющийся в путешествие в неизведанное, переживает потерю или травму, которые резко их меняют. В своих страданиях они обнаруживают, что существует гораздо более глубокая истина, лежащая в основе их повседневной жизни. Герой или героиня взрослеют, а затем возвращаются домой с этим даром и применяют его в служении своему сообществу (Campbell, 1949; Rohr, 2012). Эти мифы указывают на то, что процесс созревания влечет за собой «необходимые страдания», потерю Самости или идентичности, которые так тщательно создавались в первой половине жизни. Что должно умереть – так это чувство грандиозности и всемогущая иллюзия контроля. Уверенность должна умереть, чтобы уступить место гораздо более широкому взгляду на вещи.
Процесс созревания влечет за собой «необходимые страдания», потерю Самости или идентичности, которые так тщательно создавались в первой половине жизни. Что должно умереть – так это чувство грандиозности и всемогущая иллюзия контроля. Уверенность должна умереть, чтобы уступить место гораздо более широкому взгляду на вещи.
«В первой половине жизни негативное, загадочное, пугающее и проблемное всегда переносится куда-то еще. Это дает (...) быструю и прочную структуру эго, которая работает некоторое время. Но такое разделение не является объективным утверждением истины! В конце концов, эта сверхкомпенсация в одном направлении должна быть разрешена и сбалансирована». (Rohr, 2012, с.148)
Именно Юнг (1995, с. 340) первым заговорил о двух половинах жизни. Признавая важность здоровой структуры эго как надежной опоры, он подчеркивал, что заботы эго должны в конечном итоге уступить место гораздо более глубокому намерению Души. Эго должно научиться служить зову Души, который не может быть удовлетворен индивидуализмом и линейностью. Душа говорит на языке тоски, снов и образов, преодолевая дуалистический разрыв между «мной» и «не мной» (Hillman, 1996).
С этой точки зрения то, что выглядит как смерть, в значительной степени можно пережить как падение в более обширную и глубокую жизнь, где душа нашла связь с большим целым, построила отношения с безграничной необъятностью жизни. Таким образом, определенный уровень боли и способность переносить ее могут быть средством, позволяющим перейти к зрелости и развиться способностям, о которых мы никогда даже и не думали как о возможных.
Попытка обмануть жизнь, исключив смерть, страдания и встречу с горем во имя спасения людей от дискомфорта, в мифологических традициях обычно хорошо не заканчивается. Согласно Юнгу (Jung & Jaffe, 1995), большинство ненужных страданий вызвано тем, что люди не принимают необходимые естественные страдания, причиной которых является свойство человечности. Необходимые страдания позволяют сердцу открыться миру. По ту сторону горя лежит зрелая и прекрасная душа – не вопреки боли, а благодаря ей.
В алхимии это стадия почернения Нигредо (Jung, 1980), процесс трансформации, без которого мы не можем постичь сущность жизни. Эта алхимическая стадия распада может развернуться только в прочном сосуде. Другими словами, разрушение структуры требует психологической защиты. Как это ни парадоксально, кризис созревания требует, чтобы люди овладели двумя противоположными способностями: необходимо обеспечить прочное удерживающее пространство, чтобы не допустить преждевременной смерти или психологического срыва, и в то же время позволить жестким структурам и ценностям рушиться и растворяться.
Время кризиса приносит с собой необходимость переосмысления привычного образа действий. Если мы осмелимся жить с потерей как с советчиком, а не врагом, горе будет сопровождать нас на каждом шагу нашего пути, но у нас также есть шанс развить зрелость, чтобы встретить жизнь целостно, включая и приход смерти.
Именно Юнг (1995, с. 340) первым заговорил о двух половинах жизни. Признавая важность здоровой структуры эго как надежной опоры, он подчеркивал, что заботы эго должны в конечном итоге уступить место гораздо более глубокому намерению Души. Эго должно научиться служить зову Души, который не может быть удовлетворен индивидуализмом и линейностью. Душа говорит на языке тоски, снов и образов, преодолевая дуалистический разрыв между «мной» и «не мной» (Hillman, 1996).
С этой точки зрения то, что выглядит как смерть, в значительной степени можно пережить как падение в более обширную и глубокую жизнь, где душа нашла связь с большим целым, построила отношения с безграничной необъятностью жизни. Таким образом, определенный уровень боли и способность переносить ее могут быть средством, позволяющим перейти к зрелости и развиться способностям, о которых мы никогда даже и не думали как о возможных.
Попытка обмануть жизнь, исключив смерть, страдания и встречу с горем во имя спасения людей от дискомфорта, в мифологических традициях обычно хорошо не заканчивается. Согласно Юнгу (Jung & Jaffe, 1995), большинство ненужных страданий вызвано тем, что люди не принимают необходимые естественные страдания, причиной которых является свойство человечности. Необходимые страдания позволяют сердцу открыться миру. По ту сторону горя лежит зрелая и прекрасная душа – не вопреки боли, а благодаря ей.
В алхимии это стадия почернения Нигредо (Jung, 1980), процесс трансформации, без которого мы не можем постичь сущность жизни. Эта алхимическая стадия распада может развернуться только в прочном сосуде. Другими словами, разрушение структуры требует психологической защиты. Как это ни парадоксально, кризис созревания требует, чтобы люди овладели двумя противоположными способностями: необходимо обеспечить прочное удерживающее пространство, чтобы не допустить преждевременной смерти или психологического срыва, и в то же время позволить жестким структурам и ценностям рушиться и растворяться.
Время кризиса приносит с собой необходимость переосмысления привычного образа действий. Если мы осмелимся жить с потерей как с советчиком, а не врагом, горе будет сопровождать нас на каждом шагу нашего пути, но у нас также есть шанс развить зрелость, чтобы встретить жизнь целостно, включая и приход смерти.
Необходимые страдания позволяют сердцу открыться миру. По ту сторону горя лежит зрелая и прекрасная душа – не вопреки боли, а благодаря ей.
Заключение
В этой статье я исследовала роль индивидуальной и социальной фрагментации и предположила, что доминирующие функции левого полушария мозга, а также эффекты непрожитой коллективной травмы оказали пагубное влияние на способность западных обществ реагировать на чрезвычайную ситуацию разрушения экосистем и изменения климата.
Я утверждала, что меры по борьбе с изменением климата должны выходить за рамки простого сокращения выбросов CO2 и работать с изменением ценностей, восприятия и сознания. Точка зрения, включающая в себя знание о травме, указывает на острую необходимость смягчить поляризованные и разрозненные защиты и интегрировать то, что было вытеснено на периферию общества. Чтобы жесткие структуры и ценности разрушились без фактического коллапса, людям нужна поддержка, чтобы они могли встретить и вынести неудобные истины.
Иногда страх и страдания, передаваемые поколениями, могут быть непреодолимыми, и отдельные слои общества застывают в коллективном шоке и травме. Если можно оказать коллективную поддержку этому застывшему и напряженному состоянию, многие смогут перейти через отчаяние к более широкому осознанию и реинтегрировать то, что было разделено внутри них, их семей, культуры, между поколениями, между людьми и живой Землей. Я рекомендую критически изучить, где психологические теории и предположения вступают в сговор с аспектами неолиберальной парадигмы, следование которой будет стоить нам живой Земли, и сознательно перейти к взаимосвязанной, реляционной позиции.
По словам Дороти Диннерстайн (2020), «мы можем в конце концов коллективно решить, что склонный к суициду одинокий подросток в гневе на родителей, себя и жизнь в последнюю минуту может решить что мир слишком прекрасен, чтобы бросить его, что наш дом слишком драгоценен, чтобы его взорвать, и что мы сами, как вид, слишком молоды, чтобы умереть. Мы можем решить, что всегда есть время умереть позже».
Я утверждала, что меры по борьбе с изменением климата должны выходить за рамки простого сокращения выбросов CO2 и работать с изменением ценностей, восприятия и сознания. Точка зрения, включающая в себя знание о травме, указывает на острую необходимость смягчить поляризованные и разрозненные защиты и интегрировать то, что было вытеснено на периферию общества. Чтобы жесткие структуры и ценности разрушились без фактического коллапса, людям нужна поддержка, чтобы они могли встретить и вынести неудобные истины.
Иногда страх и страдания, передаваемые поколениями, могут быть непреодолимыми, и отдельные слои общества застывают в коллективном шоке и травме. Если можно оказать коллективную поддержку этому застывшему и напряженному состоянию, многие смогут перейти через отчаяние к более широкому осознанию и реинтегрировать то, что было разделено внутри них, их семей, культуры, между поколениями, между людьми и живой Землей. Я рекомендую критически изучить, где психологические теории и предположения вступают в сговор с аспектами неолиберальной парадигмы, следование которой будет стоить нам живой Земли, и сознательно перейти к взаимосвязанной, реляционной позиции.
По словам Дороти Диннерстайн (2020), «мы можем в конце концов коллективно решить, что склонный к суициду одинокий подросток в гневе на родителей, себя и жизнь в последнюю минуту может решить что мир слишком прекрасен, чтобы бросить его, что наш дом слишком драгоценен, чтобы его взорвать, и что мы сами, как вид, слишком молоды, чтобы умереть. Мы можем решить, что всегда есть время умереть позже».
Показать список литературы
Список литературы
Abram, D. (1997). The Spell of the Sensuous: Perception and Language in a More-Than- Human World. New York: Vintage.
Arendt, H. (2006). Eichmann in Jerusalem: A report on the Banality of Evil. Penguin Publishing Group, London
Bateson, G. (1972). Steps to an Ecology of Mind: Collected Essays in Anthropology, Psychiatry, Evolution, and Epistemology. University of Chicago Press.
Bauman, Z. (2000). Liquid Modernity. Cambridge: Polity Press.
Bednarek, S (2018) How wide is the field? Gestalt psychotherapy, capitalism and the
natural world. British Gestalt Journal; 27(2): 8-17.
Bednarek, S. (2019) This is an emergency. Proposals for a collective response to the climate crisis. British Gestalt Journal; 28(2): 6-15.
Berger S, Kouzarides T, Shiekhattar R, Shilatifard A (2009). An operational definition of epigenetics. Genes & Development. 23 (7): 781-3.
Bly, R (1996) The Sibling Society. An Impassionate call for the rediscovery of adulthood. Vintage, New-York
Campbell, J. (1949). The Hero with a Thousand Faces. Princeton, New Jersey: Princeton University Press.
Capra, F. (1982). The Turning Point: Science, Society and the Rising Culture. New York: Bantam Books.
Capra, F. and Luisi, P.L. (2014). The Systems View of Life: A Unifying Vision. Cambridge: Cambridge University Press.
Centric Lab (2019) PTSD prevalence in impoverished neighbourhoods and climate change. https://static1.squarespace.com/static/57a5a729414fb58fa3e0e0a6/t/ 5d88e697a1cdc8149e726b6b/1569253084998/ PTSD+Prevalence+in+Impoverished+Neighbourhoods+%26+Climate+Change.pdf Accessed: 1st October 2019
Dick, S. (2006). The Postbiological Universe. 57th International Astronautical Congress. National Aeronautics and Space Administration (NASA) Headquarters, www.setileague.org/iaaseti/abst2006/IAC-06-A4.2.01.pdf
Dinnerstein, D, Miller, N. And Karl, S. (2020). Sentience and Survival. Dark Matter: Women witnessing. http://darkmatterwomenwitnessing.com/issues/Mar2020/articles/Dorothy- Dinnerstein_Sentience-and-Survival.html (Retrieved on 26.4.2020)
Erskine, R. (1994). Shame and Self-Righteousness: Transactional Analysis Perspectives and Clinical Interventions. Transactional Analysis Journal, 24(2), pp. 86-102.
Fischer, J. (2017) Healing the fragmented selves of trauma survivors. Overcoming internal self-alienation. New York: Routledge
Forner, C. (2017). Dissociation, mindfulness and creative meditations. Trauma- informedpractices to facilitate growth. New York: Routledge
Glendenning, C (1994) My name is Chellis and I’m in recovery from western civilisation. Boston: Shambhals
Gretton, D. (2019). I You We Them: Journeys Beyond Evil: The Desk Killer in History and Today. London: William Heinemann
Higgins, P. (2010). Eradicating Ecocide. Laws and Governance to prevent the destruction of our planet. London: Shepheard-Walwyn.
Hillman, J. (1996). The Soul’s Code. In search of character and calling. Michigan: Random House
Hillman, J. (1995). A Psyche the Size of the Earth: A Psychological Foreword. In T. Roszak, M.E. Gomes and A.D. Kanner (eds.), Ecopsychology: Restoring the Earth, Healing the Mind. San Francisco: Sierra Club Books.
IPCC (2018) Special report: global warming of 1.5 C. https://www.ipcc.ch/sr15/
Jung, C.G. (1980). Psychology and Alchemy, 2nd Edition, Collected Works of C. G. Jung, London: Routledge
Jung, C.G and Jaffe, A.(1995). Memories, Dreams, Reflections. London: Fontana Press
Kremer, J. (1998). The shadow of evolutionary thinking. In D. Rothberg & S. Kelly, Ken Wilber in Dialogue (pp. 237- 258). Wheaton, Illinois: Quest. (Reprint of 1996)
Huebl, T. (2019). Healing Collective Trauma. Harvard Medical School. https:// www.youtube.com/watch?v=mExBoPftp8I
Lertzman, R. (2015). Environmental melancholia. Psycholanalytic dimensions of engagement. Hove: Routledge.
Levine, P. (1997). Waking the Tiger. Healing Trauma. Berkley, California: North Atlantic Books
Mack, J.E. (1995) The Politics of Species Arrogance. In: Roszak, T (1995) Ecopsychology. Restoring the Earth, Healing the Mind. Sierra Club Books, CA. p.279-288
McGilchrist, I. (2010a). The Master and His Emissary. The Divided Brain and the Making of the Western World. New Haven and London: Yale University Press.
McGilchrist, I. (2010b). Recapturing the Whole: Brain hemispheres and the renewal of culture. In: Lorimer, D. And Robinson, O. (Ed.) (2010) A New Renaissance: Transforming Science, Spirit and Society. Edinburgh, Flioris, pp.61-71
McGrane, B. (1989). Beyond anthropology. New York: Columbia.
Ogden, P. and Fischer, J. (2015). Sonsorimotor Psychotherapy. Interventions for Trauma and Attachment. New York: W.W. Norton
Peters, J. (2020), The Goddess of Never Not Broken. https:// www.scienceandnonduality.com/article/the-goddess-of-never-not-broken.
Rohr, R. (2012). Falling upward. A spirituality for the two halves of life. London: Spec
Rothchild, B. (2000). The body remembers. The psychophysiology of trauma and trauma treatment. New York: W.W. Norton
Sereny, G. (1974). Into that Darkness. From Mercy Killing to Mass Murder. London. Pimlico.
Shaw, M. (2019). Mud and Antler bone. Emergence Magazine Podcast. https:// emergencemagazine.org/story/mud-and-antler-bone/
Siegel, D. (1999). The Developing Mind. New York: Guilford.
Short AK, Fennell KA, Perreau VM, Fox A, O'Bryan MK, Kim JH, et al. (June 2016).
Elevated paternal glucocorticoid exposure alters the small noncoding RNA profile in sperm and modifies anxiety and depressive phenotypes in the offspring. Translational Psychiatry. 6 (6): e837
The World Bank (2019) Climate change could force over 140 Million to migrate within countries by 2050: World Bank Report https://www.worldbank.org/en/news/press-release/ 2018/03/19/climate-change-could-force-over-140-million-to-migrate-within-countries- by-2050-world-bank-report Accessed: 21st October 2019
Van der Hart, O.; Nijenhus, E. & Steele, K. (2006). The haunted self: structural dissociation and the treatment of chronic traumatisation. New York: W.W. Norton
Van der Kolk, B. (2014). The body keeps the score. Mind, brain, and body in transformation of trauma. London: Penguin Random House
Weintrobe, Sally (ed.) (2013) Engaging with climate change: psychoanalytic and interdisciplinary perspectives. London: Routledge.
Weller, F. (2015). The Wild Edge of Sorrow: Rituals of Renewal and the Sacred Work of Grief. Berkeley, CA: North Atlantic Books.
Woodbury, Z. (2019). Climate Trauma: Toward a New Taxonomy of Trauma. Ecopsychology, 11(1), pp. 1-8.
Arendt, H. (2006). Eichmann in Jerusalem: A report on the Banality of Evil. Penguin Publishing Group, London
Bateson, G. (1972). Steps to an Ecology of Mind: Collected Essays in Anthropology, Psychiatry, Evolution, and Epistemology. University of Chicago Press.
Bauman, Z. (2000). Liquid Modernity. Cambridge: Polity Press.
Bednarek, S (2018) How wide is the field? Gestalt psychotherapy, capitalism and the
natural world. British Gestalt Journal; 27(2): 8-17.
Bednarek, S. (2019) This is an emergency. Proposals for a collective response to the climate crisis. British Gestalt Journal; 28(2): 6-15.
Berger S, Kouzarides T, Shiekhattar R, Shilatifard A (2009). An operational definition of epigenetics. Genes & Development. 23 (7): 781-3.
Bly, R (1996) The Sibling Society. An Impassionate call for the rediscovery of adulthood. Vintage, New-York
Campbell, J. (1949). The Hero with a Thousand Faces. Princeton, New Jersey: Princeton University Press.
Capra, F. (1982). The Turning Point: Science, Society and the Rising Culture. New York: Bantam Books.
Capra, F. and Luisi, P.L. (2014). The Systems View of Life: A Unifying Vision. Cambridge: Cambridge University Press.
Centric Lab (2019) PTSD prevalence in impoverished neighbourhoods and climate change. https://static1.squarespace.com/static/57a5a729414fb58fa3e0e0a6/t/ 5d88e697a1cdc8149e726b6b/1569253084998/ PTSD+Prevalence+in+Impoverished+Neighbourhoods+%26+Climate+Change.pdf Accessed: 1st October 2019
Dick, S. (2006). The Postbiological Universe. 57th International Astronautical Congress. National Aeronautics and Space Administration (NASA) Headquarters, www.setileague.org/iaaseti/abst2006/IAC-06-A4.2.01.pdf
Dinnerstein, D, Miller, N. And Karl, S. (2020). Sentience and Survival. Dark Matter: Women witnessing. http://darkmatterwomenwitnessing.com/issues/Mar2020/articles/Dorothy- Dinnerstein_Sentience-and-Survival.html (Retrieved on 26.4.2020)
Erskine, R. (1994). Shame and Self-Righteousness: Transactional Analysis Perspectives and Clinical Interventions. Transactional Analysis Journal, 24(2), pp. 86-102.
Fischer, J. (2017) Healing the fragmented selves of trauma survivors. Overcoming internal self-alienation. New York: Routledge
Forner, C. (2017). Dissociation, mindfulness and creative meditations. Trauma- informedpractices to facilitate growth. New York: Routledge
Glendenning, C (1994) My name is Chellis and I’m in recovery from western civilisation. Boston: Shambhals
Gretton, D. (2019). I You We Them: Journeys Beyond Evil: The Desk Killer in History and Today. London: William Heinemann
Higgins, P. (2010). Eradicating Ecocide. Laws and Governance to prevent the destruction of our planet. London: Shepheard-Walwyn.
Hillman, J. (1996). The Soul’s Code. In search of character and calling. Michigan: Random House
Hillman, J. (1995). A Psyche the Size of the Earth: A Psychological Foreword. In T. Roszak, M.E. Gomes and A.D. Kanner (eds.), Ecopsychology: Restoring the Earth, Healing the Mind. San Francisco: Sierra Club Books.
IPCC (2018) Special report: global warming of 1.5 C. https://www.ipcc.ch/sr15/
Jung, C.G. (1980). Psychology and Alchemy, 2nd Edition, Collected Works of C. G. Jung, London: Routledge
Jung, C.G and Jaffe, A.(1995). Memories, Dreams, Reflections. London: Fontana Press
Kremer, J. (1998). The shadow of evolutionary thinking. In D. Rothberg & S. Kelly, Ken Wilber in Dialogue (pp. 237- 258). Wheaton, Illinois: Quest. (Reprint of 1996)
Huebl, T. (2019). Healing Collective Trauma. Harvard Medical School. https:// www.youtube.com/watch?v=mExBoPftp8I
Lertzman, R. (2015). Environmental melancholia. Psycholanalytic dimensions of engagement. Hove: Routledge.
Levine, P. (1997). Waking the Tiger. Healing Trauma. Berkley, California: North Atlantic Books
Mack, J.E. (1995) The Politics of Species Arrogance. In: Roszak, T (1995) Ecopsychology. Restoring the Earth, Healing the Mind. Sierra Club Books, CA. p.279-288
McGilchrist, I. (2010a). The Master and His Emissary. The Divided Brain and the Making of the Western World. New Haven and London: Yale University Press.
McGilchrist, I. (2010b). Recapturing the Whole: Brain hemispheres and the renewal of culture. In: Lorimer, D. And Robinson, O. (Ed.) (2010) A New Renaissance: Transforming Science, Spirit and Society. Edinburgh, Flioris, pp.61-71
McGrane, B. (1989). Beyond anthropology. New York: Columbia.
Ogden, P. and Fischer, J. (2015). Sonsorimotor Psychotherapy. Interventions for Trauma and Attachment. New York: W.W. Norton
Peters, J. (2020), The Goddess of Never Not Broken. https:// www.scienceandnonduality.com/article/the-goddess-of-never-not-broken.
Rohr, R. (2012). Falling upward. A spirituality for the two halves of life. London: Spec
Rothchild, B. (2000). The body remembers. The psychophysiology of trauma and trauma treatment. New York: W.W. Norton
Sereny, G. (1974). Into that Darkness. From Mercy Killing to Mass Murder. London. Pimlico.
Shaw, M. (2019). Mud and Antler bone. Emergence Magazine Podcast. https:// emergencemagazine.org/story/mud-and-antler-bone/
Siegel, D. (1999). The Developing Mind. New York: Guilford.
Short AK, Fennell KA, Perreau VM, Fox A, O'Bryan MK, Kim JH, et al. (June 2016).
Elevated paternal glucocorticoid exposure alters the small noncoding RNA profile in sperm and modifies anxiety and depressive phenotypes in the offspring. Translational Psychiatry. 6 (6): e837
The World Bank (2019) Climate change could force over 140 Million to migrate within countries by 2050: World Bank Report https://www.worldbank.org/en/news/press-release/ 2018/03/19/climate-change-could-force-over-140-million-to-migrate-within-countries- by-2050-world-bank-report Accessed: 21st October 2019
Van der Hart, O.; Nijenhus, E. & Steele, K. (2006). The haunted self: structural dissociation and the treatment of chronic traumatisation. New York: W.W. Norton
Van der Kolk, B. (2014). The body keeps the score. Mind, brain, and body in transformation of trauma. London: Penguin Random House
Weintrobe, Sally (ed.) (2013) Engaging with climate change: psychoanalytic and interdisciplinary perspectives. London: Routledge.
Weller, F. (2015). The Wild Edge of Sorrow: Rituals of Renewal and the Sacred Work of Grief. Berkeley, CA: North Atlantic Books.
Woodbury, Z. (2019). Climate Trauma: Toward a New Taxonomy of Trauma. Ecopsychology, 11(1), pp. 1-8.
О Штеффи Беднарек
Штеффи Беднарек имеет опыт гештальт-психотерапии, климатической психологии и терапии соматических травм, а также много пишет об изменении климата и психологии. Она была руководителем отдела консультирования и психического здоровья в системе высшего образования и работала международным консультантом в нескольких правительственных министерствах, в Совете Европы и Всемирной организации здравоохранения. Она является членом и партнером Альянса Климатической Психологии и руководит инкубаторами для специалистов в области психического здоровья, работает с проблемами, связанными с изменением климата.
Перевод и редактура - Диана Шаляпина, Игорь Польский.
Иллюстрации (все, кроме обложки) - Петр Левич.
